Постоянны в голове эти мысли о тебе...
Руперт Эдмунд Джайлс | Rupert Edmund Giles
[Баффи — истребительница вампиров | Buffy the Vampire Slayer]
энтони стюарт хэд / anthony steward head
58 (12 внешне?) лет, человек, бывший библиотекарь, бывший смотритель Совета, предприниматель //
энциклопедические познания в демонологии и практические — в колдовстве, свободное владение несколькими языками; умеет обращаться со шпагой и при необходимости разбить вампиру голову бейсбольной битой; хорошо играет на гитаре; технофоб.
ОПИСАНИЕ ПЕРСОНАЖА:
— Родился в Британии в 1955 в семье, работающей на Совет, и сам должен был в будущем стать смотрителем. Будучи не в восторге от такой перспективы, в молодости успел удариться во все тяжкие, отчислившись из Оксфорда, научившись угонять машины и увлекшись темной магией.
— Вернулся к прежней жизни, когда призыв демона Эйгона пошел совсем косо; тогда же принял свою судьбу в качестве смотрителя и успел поработать куратором британского музея.
— В Саннидейл перебрался по настоянию Совета, где и начал работать с текущей Истребительницей.
— Закончилось это отеческими чувствами к оной Истребительнице и её друзьям, и романтическими — к школьной учительнице Дженни Календар. И если с первым проблем не было, то второе было жестко использовано Ангелом, потерявшим душу и убившим Дженни.
— Сильно разошелся во мнениях с Советом, из-за чего потерял смой пост смотрителя для Баффи. По крайней мере, официально: неофициально, продолжал помогать ей, поскольку новый смотритель оказался слишком некомпетентным.
— Взорвал школу Саннидейла. Ненадолго ослеп из-за заклинания. Временно был превращен в демона. Помог уничтожить кибер-демоническую дрянь по имени Адам. Купил магазинчик после смерти предыдущего владельца.
— Вернулся в Британию после смерти Баффи; а потом еще раз, решив, что воскресшая Баффи не может взять на себя ответственность за свою жизнь из-за его постоянного присутствия рядом. Переехал в Бат, чтобы работать на местный ковен.
— Сыграл ключевую роль в том, чтобы Уиллоу не уничтожила мир; после — принял участие в битве над Адовой пастью.
* * *
— Джайлс — джентльмен до мозга костей. Обладает шикарным сухим чувством юмора, умело орудует сарказмом и иронией. Альтруист с предпринимательской жилкой.
— Предпочтет неконфликтный способ решения проблемы, но вполне способен достать и шпагу, и магию. Долгое время близкой работы с Истребительницами повлияло на то, что навыками джиу-джитсу и айкидо владеет не только в теории. Может работать с компьютерами, но терпеть это дело не может (и опасается).
— Крайне вдумчив, редко когда станет действовать импульсивно.
ВЗГЛЯД В БУДУЩЕЕ
(планы на игру / наигранная история / хедканоны / всё, что соигрок должен знать)
— У сериального канона есть официальное комиксное продолжение, в котором Джайлс успел погибнуть, воскреснуть и продолжить жизнь "заново" — со всеми сохраненными воспоминаниями, но в теле 12-летнего себя. Это можно как игнорировать, так и использовать, все на усмотрение игрока :'D
— Лично мне кажется, что здесь можно разыграть замечательную дружбу. хд Мне Джайлс безумно импонирует, как персонаж, а вот решать, сколько людей в твоем окружении знает о том, что у меня есть клыки, будем по ходу дела. Могу и заехать в вашу Адову Пасть для особой перчинки хд
— О себе: я игрок с приливами вдохновения, больше напоминающими осеннее обострение (пару постов в неделю или один в месяц — зависит от того же; от любого лица и с птицей-тройкой). Зато с игрой не пинаю, всегда открыт к обсуждению и дико люблю обмазываться идеями и хэдами в личке. ТГ по первому требованию тоже. Жду и надеюсь!)
ТРЕБОВАНИЯ К СОИГРОКУ:
Минимальная постовая активность: | Минимальная флудовая активность: | Предполагаемая тема пробного поста: |
Я видел, как, освещенное почти что детским восторгом, загорается лицо Никлауса при одном только взгляде на витиеватое символичное «М», что украшало постаменты этого города. Я слышал тихий, довольный смех Ребекки, прерывающийся в тот же момент, стоило ей осознать, что она больше не одна в помещении. В такие минуты гораздо проще было притвориться совершенно глухим (и слепым, к тому же), позволяя сестре иллюзию забвения, в которой её тайные отношения с Марселлусом только таковыми и оставались.
Разумеется, убедить в том же Никлауса было бы гораздо сложнее — всё-таки, к своему протеже он всегда испытывал особую привязанность, граничащую с собственнической, — но пока брат был так увлечён окончательным становлением нашей семьи в Новом Орлеане, можно было не беспокоиться.
Спустя столько лет, этот город наконец-то мог зваться нашим домом; тем самым оплотом, способным удержать на расстоянии врагов, или же — в зависимости от их решений, — превратиться либо в стол переговоров, либо могилу.
Новый Орлеан был нашим.
Позади остались дни хрупких перемирий и взаимной вражды с прочими сверххестественными существами, жившими на этих улицах. Впервые за сто пятьдесят лет, что мы пробыли здесь, нам удалось выстроить тот самый мир, обещающий защиту и лишающий необходимости оглядываться через плечо, ожидая кинжала в спину.
По крайней мере, так мне нравилось думать.
Мир был привнесён в город, ставший надёжным укрытием от охотников, но не в нашу семью: как же, когда два гроба в подвале резиденции по-прежнему хранили в себе тела наших братьев? Вернуть их к жизни в мир, где нам всем больше ничего не угрожает, мне казалось не столько логичным, сколько той самой протянутой оливковой ветвью, способной положить начало к исцелению Майклсонов.
Конечно, я знал, что ничего не будет просто. Я знал, что горячность Кола обязательно столкнется с импульсивностью Никлауса, способная привести к полноценной драке и разрушению половины квартала. Я смел лишь предполагать, во что выльется ненависть Финна, презирающего свою сущность, но успевшего провести в проклятой коробке гораздо больше времени, чем вне её.
Но не предполагал я, что всё закончится так.
Дом Майклсонов не должен был вновь становиться разделённым; не когда мы только-только смогли добиться того, что всегда желали. Брат не должен был — снова! — идти против брата, а в городе не было место тяжело повиснувшему напряжению между его жителями. Ведьмы против вампиров — как всегда, впрочем, пусть открыто никто не смел выступать.
Оставалось только дождаться времени, когда свой ход сделают оборотни, которых Никлаус просто обязан был привлечь на свою сторону.
Я видел пренебрежение, сквозящее в глазах одного брата, и гордость — у другого, и всё чаще ловил себя на мысли, что покинуть, как того всё чаще стала желать Ребекка, плохой идеей не казалось. За века попеременные роли няньки и рефери для каждого из них успела изжить себя, пусть опасение за благополучие всех, кто окружал мою семью во время подобных разладов, было вполне особоснованным.
Я мог уехать.
Временно — ведь Новый Орлеан по-прежнему звучал домом для меня, и надолго отлучаться действительно не хотелось. Только, к своему бесконечному сожалению, я прекрасно знал, насколько один мой брат боится остаться в одиночества, предпочитая любые методы, способные лишить его этой участи, и насколько второй ненавидел одну только мысль о кинжале в своём сердце и очередных десятилетиях, навсегда отнятых у него.
Не было ничего необычного в том, чтобы Кол предпочёл ведьм своей семье, до раннего утра развлекаясь с ними в отдалённых особняках и на городском кладбище. Глупо было бы не ожидать от него ответного хода, хотя бы чтобы просто досадить Никлаусу.
По крайней мере, это тоже замечательно отвлекало внимание последнего от небольшого секрета Ребекки. Мне же оставалось только надеяться, что эти два олуха не поубивают друг друга, и, подобно сестре, тоже время от времени покидать резиденцию.
Если никто не удивлялся тому, в каком восторге Кол был от ведьм, то моя собственная лояльность вполне могла вызвать несколько вопросов. Мне самому, пожалуй, поначалу было не по себе — после фиаско, случившегося в начале прошлого века из-за беспечности Никлауса, свои отношения с Ковенами Нового Орлеана я старался удерживать исключительно деловыми.
Впрочем, Ровена МакЛауд не принадлежала ни к одному ковену.
Эта женщина, не так давно прибывшая из Старого Света, была яркой и насыщенной, словно выдержанное вино, с весьма узнаваемыми нотками хитрости и коварства. Для меня, успевшего привыкнуть к мысли о ковенах, совершенно восхитительной была мысль, что она предпочитает собственную независимость и свободу всему остальному.
Легкую улыбку сложно согнать с губ: моя сестра либо возненавидела бы Ровену, либо стала бы ей лучшей подругой. Но не моя ли это карма — быть искренне заинтересованным в женщинах, что горят ярко, не боясь обжечь никого вокруг?
К нашему обоюдному везению, впрочем, этот интерес оставался исключительно дружеским.
— Ко всеобщему удивлению должен сказать, что Никлаус не всегда является эпицентром моих... проблем, - усмехаюсь, проходя вглубь комнаты. Мне уже давно не требуется разрешение, чтобы переступить порог дома, но я знаю слишком хорошо, насколько Ровена ценит свою безопасность. — Тем более, что его убийство потребует достаточных хлопот в своей подготовке, - уже не говоря о том, что на моего брата зачарованные кинжалы совсем не действовали.
Всё же, семейные ценности в этой семье за последние десять веков несколько вымылись. Как бы не хотелось мне верить, что что-то ещё можно вернуть на круги своя.
— Однако, - я присел на диван напротив Ровены, равнодушно глядя на её бренди. Предпочтения в алкоголе у этой женщины были весьма изысканными, и мне хотелось их встретить достойно. — Я сомневаюсь, что тебе будет интересно об этом слушать. К тому же, я пришел не с пустыми руками, - улыбаюсь, ставля на столик между нами бутылку Шато Лафит 1887-го. Пусть провести вечер за распитием хорошего красного не кажется такой уж плохой идеей, особенно — в компании ведьмы, общением с которой я наслаждался не один месяц, планы у меня всё-таки были другими.
Рядом с бутылкой аккуратно ложатся два билета в театр, с выкупленной ложей-бенуар на двоих. С тем, что происходило в жизни настоящей, иногда хотелось ненадолго избежать неприятностей, погрузившись в пьесу.
— Составишь мне компанию на этот вечер? - произношу с теплотой в голосе, наконец-то расслабленно откидываюсь на спинку дивана. В конце концов, за последние полтора века возможности развлечений в Новом Орлеане только возрастали, и с Ровеной разделить их мне искренне хотелось.
